Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [Первое издание, 1930 г.]

Потом начались перевыборы.

Между другими кандидатами чижовские мужики выставили Петра Скороходова. Решили, что после ссоры с отцом Петр в совете пригодится. Уж он доходы отцовские учесть сумеет и обложит его как следует!

Петр Скороходов прошел в совет большинством голосов.

Через неделю на волостном съезде его выбрали кандидатом в члены волостного комитета, как хорошо грамотного.

Глава пятая

НИКОЛКА ЧУРАСОВ ЗАШЕВЕЛИЛСЯ

В МАРТЕ приехал в коммуну землемер.

Рано утром он вышел в поле с коммунарами и забил колья на новом участке. Прирезал и добавочный кусок, гектаров пятьдесят. Теперь поле коммуны было сведено в один участок, мерою в сто тридцать гектаров. Земля хорошая, вдоль дороги. Одно плохо: больше половины попало на целину.

Закончив работу, землемер передал Капралову чертеж нового участка, пожелал коммунарам всего хорошего и уехал в город. А ребят раздумье взяло: прежде всего, как поднять сто тридцать гектаров на десяти лошадях? А если и удастся поднять все поле, то чем засеять?

Подсчитали семена по амбарам, оказалось запасов на восемьдесят гектаров. Да и семена все разные: и пшеница, и просо, и овес. Еще картошки нашлось гектаров на семь. А больше ничего.

Вот тут-то снова помянули Яшку недобрым словом. Еще бы, взбаламутил коммуну, доказал, что земли мало! А теперь, когда земля получена, скрылся неизвестно куда. Долго совещались ребята, как быть. Наконец решили выехать в поле всей коммуной и начать пахоту прямо с целины.

Но первый же день показал, что взялись они за трудное дело. Не шли слабосильные лошади по целине, а если и шли, то плужок только царапал землю. Даже до червей не добирался, так что грачам на поле нечего было делать. Так пробились ребята целый день. И с одного конца начинали пахать, и с другого, а прок один: не дается земля коммуне. По такой пахоте и семена разбрасывать жалко.

Ночью собрались в избу к Капралову на секретное совещание.

Был поставлен вопрос: как дальше работать?

Начались прения.

Одни предлагали целину бросить и пахать пары, сколько их есть. Другие говорили, что пока лошади не измучены, именно целину пахать надо. Каждый доказывал свою правоту.

Крик поднялся невообразимый, а выхода из положения не было видно. Наконец состоятельный Бутылкин сказал тихим голосом:

— Что ж, товарищи, дело ясное: ни рожна не выходит с коммуной. Предлагаю я потихоньку разделить землю по едокам, и пусть каждый пашет свой клин, как знает.

Николка Чурасов закричал:

— Так ведь это же значит смерть коммуне!

— Смерть и есть, — ответил Бутылкин храбро. — Зато мы живы останемся. А ведь ежели языком болтать всю весну да за коммуну стоять почем зря, осенью все ноги протянем. Предлагаю голосовать мое конкретное…

Проголосовали. Против только шесть рук поднялось: Капралова, Маршева, братьев Чурасовых да двух бедняков-безлошадников. Остальные голосовали за раздел. Сговорились, завтра утром чуть свет выйти в поле с веревками и землю на участки разбить. Сделать все это потихоньку от крестьян, чтоб лишних насмешек не было. Капралов занес постановление в протокол и заплакал от огорчения, словно он не мужик был, а девчонка.

Крестьяне быстро разошлись с собрания, должно быть, боялись, что опять новые разговоры начнутся и решение переменят. В избе осталось только четверо старых друзей: Чурасовы, Капралов, Маршев.

Сидели и молчали.

— Надо дело спасать! — вдруг сказал Николка Чурасов.

— Конечно, надо, — подтвердил Капралов. — Только как, вот вопрос? Яшку искать, что ли?

— Да нет, раз он сбежал, не найдешь его. Да и не вспашет он нам участка. Другое надо.

— Что же?

— Будет тебе дурака ломать, неужели не понимаешь? Машину надо.

— Машину хорошо бы. Да где ее взять?

— Где? Завтра в город ехать придется.

Капралов махнул рукой:

— Опоздали, братишка. Теперь, поди, все машины распределены и на полях работают. Да и не дадут нам машины. Скажут, земли мало.

— А вот посмотрим. Кто в город поедет?

Ответа не последовало.

Николка поднялся, поправил пояс и ответил сам себе:

— Я поеду.

Капралов спросил с интересом:

— А деньги-то у тебя на дорогу есть?

— Нет денег. Да ничего. Найду.

— Где найдешь?

— Найду, говорю.

И тут по задорному лицу Николки пробежала какая-то тень.

Недолго еще поговорили, минут пять. Хоть и слабая надежда на поездку была, Николку никто не отговаривал. Все-таки, может быть, что и сделает в городе.

Капралов и Маршев проводили Чурасовых до избы. Просили Николая скорее возвращаться, даже если не достанет машины. Тихо пошли по домам.

А на другой день, рано утром, Николка ушел с ружьем из деревни. Шел он быстро и уверенно, словно на охоту в дальние места. У околицы встретил его старик Сундучков, который в поле ехал. Закричал:

— Эй, коммунар! Пахать надоть, а ты на охоту. Не много так наработаете, ребятишки.

На это Николка ему ничего не ответил, хоть отбрехиваться был мастер. В роще вдруг начал он стрелять без-толку по галкам и расстрелял все патроны. Потом сел у дороги и долго чистил ружье.

Через два часа его видели на станции: он брал билет в город. Ружья при нем не было.

В городе Николка уже к обеду понял, что получить трактор во время пахоты — дело невозможное. Он обошел все учреждения, имеющие отношение к машиноснабжению деревни, и везде слышал одно:

— Опоздал, товарищ. На будущий год заходи.

Николка и сам понимал, что пришел за трактором слишком поздно. Семенной материал еще можно было достать в ссуду, а тракторов на складах не было. Чтоб испробовать все пути, Николка пошел по учреждениям, которые машиноснабжением не занимались. В земельном управлении он увидел Петра Скороходова. Петр о чем-то тихо говорил с секретарем, как решил Николка, о своей коммуне.

Николка обрадовался знакомому человеку и ткнул Петра в бок. Тот почему-то страшно смутился, но Николка на это внимания не обратил и начал рассказывать Петру свои горести.

Петр ничего не мог ему посоветовать, сказал только, что страшно спешит, и сейчас же пошел к двери. На пороге на минутку задержался и спросил:

— Что ж председатель-то ваш бездействует?

— Смылся Восьмеркин, — ответил Николка. — И не знаем, где он.

— Здесь околачивается. Я его вчера на базаре видел.

— Что же он там делал?

— Ничего особенного. Баранки покупал.

— В деревню-то собирается?

— Я его не спрашивал.

И Петр вышел из комнаты.

А Николай сел на лавку и задумался. Невероятная злоба появилась в нем против Яшки. Весна, пахота, коммуна мучится в деревне, а Яшка тут ходит по базарам и баранки покупает. Несколько раз Николка вскакивал и порывался итти куда-то. Но итти было некуда, и он опять опускался на лавку. Скоро служащие начали расходиться, а курьерша принялась мести помещение. Пришлось Николке уйти.

Оставалось одно — ехать в деревню с пустыми руками. Николай пообедал воблой и хлебом на бульваре и пошел на вокзал. Тоска его мучила. Проездил ружье, потерял день, а проку никакого. Все равно, распалась «Новая Америка»!

На вокзале он узнал, что поезд отходит только через три часа. Чтобы как-нибудь скоротать время, Николка решил зайти к своему знакомому, комсомольцу Бабушкину. На помощь он не рассчитывал, а только хотел поговорить.

Бабушкина он застал дома и сейчас же подробно рассказал ему, в какое тяжелое положение попала коммуна. Тот посочувствовал, но насчет трактора обнадеживать не стал. Сказал, что время действительно упущено. Однако дал Николке один совет: добиться получения семян в ссуду и переправить их в деревню. По его мнению, общие семена спаяли бы крестьян, и хоть небольшой клин коммуна могла бы засеять сообща. Мысль эта понравилась Николке, и он решил остаться в городе еще на один день.

Весь вечер он смотрел на ледоход и вздыхал, а когда стемнело, пошел на ночевку в дом крестьянина. Выправил себе у коменданта ордер на койку и побежал в спальню, чтоб поскорее заснуть и забыть свою злобу.

В спальне стояло десять кроватей. На каждой лежал сенник и сенная подушка, одеял не было. Высоко в потолке тускло горела запыленная электрическая лампочка.

Все койки были свободны, за исключением одной, на которой уже спал человек, прикрытый кожаной тужуркой. Николка посмотрел на куртку и подумал, что вряд ли это крестьянин спит: кто будет в пахоту ночевать в городе? Вернее всего — мастеровой из совхоза.

Не снимая сапог, Николка улегся на сенник и закрыл глаза. Поплыли льдины, которые он видел на реке, и тело начало наливаться сном. Вдруг кто-то застонал в комнате. Николка открыл глаза, повернул голову и увидел, что человек под кожаной курткой беспокойно заворочался и заговорил во сне что-то непонятное. Потом вдруг громко закричал: